>>Ботанический сад.

Это было сродни дурному сну.
Очнулся он от голода. Часами ранее Пересмешнику казалось, что изнутри его гложет гигантский червяк, гложет, сосёт, прогрызает в теле тоннель; теперь же голод стал неотъемлемой часть Я жеребёнка, стал настолько привычным и обычным, что не вызывал чувства тревоги.
Никто из тех, кто стоял в то время в саду, не услышал н руста ломаемых веток, ни слабого вскрика, не учуял незнакомого запаха и не пришёл на помощь. Потому жеребёнок остался в роще.
Пересмешник лежал на хрустящей подстилке из опавших листьев, укрытый снегом, и бесстрастно наблюдал за танцем снежных мух; ветер замолк, и оттого крошечные, словно мошкара, снежинки плясали, выписывали спирали перед глазами жеребёнка. Они живые. Он прикрыл глаза от невыносимо яркого вечернего света и от жгучего мороза, что внезапно ударил в морду. Белые мухи пухом ложились на ресницы и холодили веки; в ноздрях застыл иней, и при каждом вдохе лёгкие сжимались от холода.
Смех проклинал себя за легкомысленность и безалаберность; он ведь, гадёныш, знал, что зима близко, нал, что опять придётся или голодать, или прибиться к табуну дарков и подъедать за ними падаль! Но нет, позволил себе роскошь приключений, отправился вместе с той пёстрой кобылицей в храм Подземного огня, а потом...
Гудит под ногами земля, каменные горгульи скалят клыки, и лава кровью феникса расползается по желобам на полу...
Пересмешник вскочил. И тут же пожалел об этом: ноги подгибались, тело шаталось,но он стоял! Снег комьями падал на тёмную проплешину с осенней листвой, и от нагретой земли поднимался пар. Что теперь.. а теперь - греться.
Это было сродни дурному сну.
Жеребёнок оттолкнулся крыльями от враз загустевшего воздуха; казалось, туман над равниной стал грязно-серой пеленой, ватой, по которой можно идти как по земле. Оттого-то и лететь становилось сложнее и сложнее, дышалось с трудом, точно в горла засовывали гадкий кусок чего-то мокрого, ледяного и явно живого. Это нечто раз за разом, вдох за вдохом, спускалось к сердцу Пересмешника, и то в ужасе замирало, будто гадость эта могла облепить сердце живым комом и заставить остановиться.
Так, в мареве и бессознательном состоянии, он летел над холмистым лесом. Снежная пелена скрадывала горизонт, и под Пересмешником оказалась пропасть, темнеющая пятнами и провалами. Крылья нещадно гудели, как до этого = храм Подземного огня, и жеребёнок сдался окончательно. Незачем было тянуть дальше, мчаться к землям Дарков и надеяться - потому он прижал крылья к бокам, наклонил голову и ухнул вниз.
В алом свете заката он понял, что дважды за последнее время падает на дерево и мысленно прикинул: а выживет ли? Под его весом затрещали ветки, снег шапками падал на землю, разбиваясь ворохами снежинок, и Смех рухнул на лапы ели.

Лапы ели приняли на себя удар и прогнулись под весом жеребёнка. Здесь, над чащей, в буреломах, снежные тучи сбрасывали свою ношу на сетчатое переплетение деревьев, и казалось, что мир перевернулся: сугробы сияли под солнцем сверху, а внизу лишь высыпала редкая снежная пороша, которую ветер гонял, как ему вздумается.
Снег осаживался только на елях, и за это ему Пересмешник был весьма благодарен, иначе не миновать ему острых иголок и мёрзлой лесной подстилки, которая в летнюю пору принимала ногу чуть ли не по колено, а зимой становилась твёрже кости. Холодно... Жеребёнок прикрыл глаза и поблагодарил могучее дерево за то, что оно не позволило сверзиться его тушке с н-метровой высоты на это заледеневшее море игл, листьев и веток.
Не успел потревоженный снег осесть, как над Смехом нависло нечто огромное и белоснежное; и в молочно-туманном снежном мареве оно казалось призраком, чём-то нереальным и вымышленным, как и запах свежей крови, исходившей от этого существа.
Как твоё имя? - спросила тень, и аромат крови стал сильнее, нестерпимее захотелось еды.
Пересмешник шевельнул одним крылом, приподнялся, выпростал из-под себя второе, помятое и затёкшее - и навалился на источник божественного запаха, без слов и мыслей, инстинктивно. Зрачки сузились, копыта на передних копытах распались на пару когтей, и ими-то, воронёными, сверкающими, жеребёнок прижал на снегу мёртвую белку. Язык протолкнул в глотку первую порцию крови, и Смех перестал существовать...
Из состояния транса его вывел беззлобный вопрос и взгляд пронзительных глаз: А что вы, собственно, делаете? - к жеребёнку уже вернулась вся его наглость и нахальство, а столь присущая ему трусость внезапно спряталась глубоко-глубоко в сознании, и Пересмешник огрызнулся:
- Подойди ближе - узнаешь!..
Кровь, и своя, и беличья, ударила в голову, и жеребёнок обернулся к призраку. Прауд стояла совсем рядом, и подросток почти физически ощущал, как бьётся жилка на её шее. Она спасла тебя, гадёныш! Усилием воли он отвёл взгляд в сторону, вперив его в кучку снега, и произнёс:
- Благодарю тебя. Можешь называть меня Пересмешником, - ответил и уже с оскалом продолжил. - Имя птичье, но настоящего имени у меня нет.
Ощутив, наконец, под собой зыбкость и неустойчивость древесных ветвей, жеребёнок отказался от попытки встать да так и разлёгся на ковре из еловых иголок, аки йог.

~Kris~
Важно.

Нихрина се! Они просто...разговаривали! Пересмешник огрызнулся и я явственно почувствовал себя лишним. Моей лучшей идеей была скрыться меж деревьями, будто бы ничего и не ыбло, меня никто не видел. Но я стоял и ошарашенно таращился на собеседников.
Смех, кажется, повредил крыло, но вел себя достаточно нагло, так что физическое его состояние не вызывало особого беспокойства. А мое внимание привлекла кобыла. Праудиха, точнее. Она, конечно, враг, но с таким очарованием я не стал бы биться, просто улетел. Все когтистые и рогатые кобылы клана Дарк не шли и в примерное сравнение с этой....этим голубем. Почему-то в сравнение она шла у меня именно с голубем. Или лебедем. Но точно не с крысой или паучихой.
- А. Ну тогда я пошел...не...это...- Смог выдавить из себя я, но потом, собравшись с мыслями, добавил - Пересмешник, идем. Нам нельзя здесь быть.
Я просто не хотел драться с ней. Даже не смог бы на нее копыто поднять, не то что когти. Лучшим решением было просто уйти. Но...Я почему-то застыл на месте, ноги не слушались зова мозга. Я смотрел перед собой. И что я видел? Пустоту.

------------------------> Проклятый город
Шунара бежала легкой рысцой, словно паря над землей. Ее карие глаза ярко сверкали и метали молнии. Она была раздосадована после встречи с праудкой и готова была отдать все, чтобы отомстить. Одновременно ее терзала мысль о расставании с Вуду  - ей казалось, что они уже сто лет как знакомы, и кобылка поругивала про себя свою гордость.  Неожиданно ее чуткие ноздри тронул запах прауда. Шунара вздрогнула и вытянулась, ловя направление, а потом подобралась и пригнулась к земле, словно пантера. Уши на ее голове встали торчком, хвост нервно задергался, сверкая серебристыми переливами волос, зрачки расширились. Да, она истинная хищница, но хищница гибкая, аккуратная, словно кошка. Медленно, тихо и незаметно Шуна подкралась к лошадям и обнаружила, что здесь не тайный совет праудов, а два дарка-жеребца откровенно кокетничают с той самой белой. Шунара почувствовала приступ негодования, нет, ярости, да что уж таить, бешенства. Она готова была порвать глотку этой треклятой праудке и втоптать ее в землю, а потом наброситься на дарков-жеребцов, даже не беря во внимания, что их сила значительно превышает ее... Шунара подобрала ноги и напряглась, готовая прыгнуть, целя в одного из жеребцов, но вдруг...
- Смех?! - тоненько и обезоруженно воскликнула кобылка, глупо выдавая свое присутствие из-за несдержанности эмоций.
Шунара почувствовала себя разоблаченной, обезоруженной, застанной за каким-то мерзким занятием. Она покорно вышла из кустов и подошла со стороны жеребцов.
- Позвольте спросить, чем вы тут занимаетесь? - непринужденным бархатным голосом просила наследница, загладив признаки неуверенности, - И что ОНА тут делает?
При слове "ОНА" сузившиеся уже зарчки ее резко расширились, вытесняя радужку, а верхняя губа задрожала - Шуня пыталась не оскалиться. Она снова вспомнила про белую, и про дарков, мило болтающих с ней, вернулась  к ним мыслями и в сознании непроизвольно возникло слово, характеризующее их. "Предатели", - подумала Шунара, широко раздувая тонки ноздри и глядя на окружающих глазами загнанного зверя, - Гады, сволочи, наемники, предатели! Она околдовала их, ведь эта дрянь знает, когда надо мило улыбаться, а когда демонстрировать свои огромные клыки! Трепещите, враги наследницы, боги покарают вас!" - кобылка с трудом вернула себе самообладание и попыталась успокоить бешено затрепетавшее сердце. Пока рано. Еще не все ясно.

- Это я и сам пытаюсь выяснить, - ответил черный незнакомый жеребец, и Шунара, хмыкнов, обдала его испытывающим взглядом, который тяжело было вынести даже самым стойким сердцам - уж не она ли секунду назад слышала такую нежность в его голосе? Наследница поймала его взгляд и тоже посмотрела на праудку, а потом снова на него и как-то неестественно улыбнулась, хотя ничего и не сказала.
- Смех, домой. - скомандовал незнакомец жеребенку
"Откуда такой командирский тон?" - молча удивилась Шунара, и ее кошачьи глаза забегали с жеребенка на жеребца и обратно.
- Найп, отстань!Тоже мне, нянька нашёлся! - сказал Смех.
Это несколько успокоило Шунару, которая успела уже с ледяным ужасом подумать: "Отец что ли?!".
Пересмешник соскользнул с веток ели и вскоре приземлился (хотя преземлением это трудно назвать) рядом с Шунарой.
- Шунара!!! - вскрикнул он.
Шуня растроганно улыбнулась  - узнал все-таки! Нет, это был он, ее Смех, маленький жеребенок, он ничуть не изменился, ее опасения не оправдались. Наследница бросила короткий тревожный взгляд на праудку и на черного.
- Тёть Шу, - окликнул ее Смех, - Ты знакома с кем-то из них, да? Вороной, такой же к'ярд, как и я - мой старший брат, а Прауд... она меня спасла.
- Старший брат? - растерянно повторила Шунька, глядя на черного. Она не могла смириться с мыслью, что Смех теперь находится не только под ее опекой, но еще и его брата, - А как его зовут, этого твоего брата?
  Наследница сделала вид, что не обратила особого внимания на последние его слова о праудке, однако воззрилась на нее с долей какой-то благодарности во взгляде, и теперь не представляла, как она может задрать спасительницу дорогого ей Смеха.
-Довольно! Ты, Дарк, ещё смеешь огрызаться и рычать на меня! Ты, чей клан, убивал, и продолжает убивать нас! Наших детей, наших старейшин без всякого на того повода. Вы поджидаете в засаде, и выходите в открытый бой, лишь тогда, когда сила на вашей стороне! Даже когда ваш клан гибнет, в думаете лишь о том, как бы насолить нам! Вы нападаете под покровом ночи, убивая подло и гнусно. Не пора ли положить этому конец? Я знаю, не все вы такие. И есть такие, кто такие же, как мы. Чем мы отличаемся? Не пора ли положить конец древней вражде? Хватит! Мы пролили достаточно крови за эти столетия, и своей, и чужой!
Произнесла праудка, и Шунара подняла бровь.
- Наши отцы воевали веками, - медленно начала она, обдумывая это дело, - Это святой долг. Ни один клан не будет существовать счастливо, пока не исчезнет второй. Это, конечно, всего лишь легенда, но... Я придерживаюсь той же точки зрения, - Шунара подняла на кобылу глаза, - Не стоит оскорблять дарков. Вы тоже хороши. Сколько наших товарищей умерло от копыт и рогов праудов! Сколько вы у нас крови выпили! Наверное столько же, сколько и мы у вас, - мрачно произнесла кобыла, и взгляд ее забегал, - Не будет мира никогда! Мой прадед враждовал с праудами, дед враждовал, отец враждовал, и я буду! Навеки будет так и больше никак! - тут тонкие брови ее нахмурились и она сказала уже твердо и тихо, с какой-то тихой угрозой, - А мира ищут только слабаки. Я никогда не назову прауда другом! Не высовывайся с этой темой лишний раз, тебе дороже, - тут Шунара круто развернулась и потянула длинные серые крылья. Она подумывала улететь, но только когда Смех и его братец улетят и перестанут вести беседу с этой белой, которая могла много всего им наговорить и сподвигнуть на предательство или нечто подобное.

Вот это страсти разгораются. Страсти-мордасти, так сказать. Крис, а звали ее именно так, оказывается была никем иным, как наследником праудов. Интерееесно. И когда она выложила идею об объединении кланов, Шуна резко процитировала монолог древних манускриптов на тему "сам дурак". Бедный Смех был полностью дизориентирован...дезореентирован...дизареин...тьфу, язык сломаешь с этими новомодными штучками! Тем не менее он смог вставить и свое слово: представил меня. Что ж, польщен. Но надо было заняться более важными делами. Я был полностью "За", в вопросе об объединении. Как давно я не видел прекрасных пегасов, не заляпанных кровью и кобыл, не плачущих над трупами!
Хватит.
Даже если меня изгонят из клана, я не перестану цепляться за осколок надежды. Именно это нам нужно - единый клан. Но тогда образуется другаяпроблема: да, кланы объединятся, но появятся враждебные группировки, настроенные против.
- Шун, мне кажется стоит ее выслушать.  - Сказал я закипающей наследнице.
И как только эта вздорная девчонка стала наследницей?! Разве что по крови...

Пересмешник глубоко вдохнул и выдохнул.
Хоть он и не силён в политике, пусть его никогда не занимали межклановые взаимоотношения, да, проклятие, он же вообще живёт вне клана - но разве из-за этого не стоит прислушаться к словам тех двух, кто стоят ближе всех к престолу? И жеребёнок внимал. Впитывал слова и тирады жадно, как оголодавший десмод, и с каждым новым словом в нём поднималось сомнение.
- Шу, не хочу встревать, но...
Если боги, если они есть, создали нас такими непохожими, то... - Смех уткнулся взглядом в запорошенную снегом землю. - ...то в этом не могло не быть смысла. Мысли текли и дальше, тяжёлые и скученные, как стада бизонов, и веки жеребёнка слипались. Хоть он и не видел солнечного света, который золотом лизал заледеневшие шапки снега над лесом и отражался в них новым, перевёрнутым небом, но чувтвовал, как сильно устал. Белка, ожиревшая от схоронённых запасов орехов, благополучно переварилась и выскочила где-то между... между прочим. От стояния тело начало замерзать, и его вновь терзл голод. Необходимо было сжевать что-то поплотнее и значимей рыжего зверька.
Он скосил глаза на Найпа, будучи неуверенным в том, что тётя Шу его услышала.
- Найп, а Найп, - шепнул он дядьке. - Давно охотился? Не знаешь, ушли оленьи стада на юг или тут остались?
Одна птичка в полёте, а именно его интуиция, шепнула, что стада ушли на юг, за Гряду. Гряда - это горный хребет на самом краю мироздания, куда опасаются ходить даже самые смелые Дарки, а прауды уж и не помышляют о подобном. Впрочем, эти сказки он слышал от тех молодых Дпрков, что когда-то подговорили его отправиться к Янусу, но кто знает...
- Тёть Шу, извините, что встреваю, а вы-то не знаете, ушли стада или нет? - с видом невинной невинности спросил он у наследницы; другому сейчас бы влетело по полной пограмме, но Смех-то - малявка, неразумная эгоистичная алявка, чего с него взять. Можно и понаглеть.
М-да, даже у шутов бывают просветления. Особенно в период холода и голода, когда надо уметь юлить и изворачиваться ради себя, любимого.