Вообще, Мараху здесь было нечего особо делать. по большей части, он обитал недалеко о земель Праудов, в безопасной близости от табуна и Янтарных палат, но весной, как это бывает, снесло крышу. Капитально. И не только у молочно-белого жеребца, который сейчас осторожно шёл между зеленоватых озёр, источающих зловоние, и обломками спец. техники. А ведь мог бы спокойно сидеть где-нибудь на холмах, вдыхать чистейший воздух, от которого летать хочется, да наблюдать за молодняком. Хотя именно из-за молодняка у Мараха и случился очередной приступ депрессии, который, как известно, заканчивается попытками суицида. А дело было так...
Парой часов ранее Марах, как образцовый старец клана, отправился на поиски пропавшего жеребёнка. По описаниям отца - коня полного, сытого, но с испуганными глазами - выходило, что его дочурка отправилась ниже по течению Горхона. С друзьями, мол, поиграть, но друзья вернулись, а она как в воду канула. Так и шёл жеребец обычной своей, размашистой рысью, вдоль берега, втягивал весенние запахи, силясь уловить тот самый, единственный, жеребячий - ни с чем не сравнимый запах молока, шерсти и юности. Сколько там он отмахал - не помнит, и уже начало казаться, что на поиски он отправился не нескольо часов назад, а, как минимум, пару суток назад; отправлялся-то он едва ли не от самого Теабаля, а тут уж и холмы по правое плечо проплыли, на противоположном берегу показалась странная парочка праудов: серо-белый пегас и белоснежная, с синей гривой, кобылица рассматривали какой-то камень. Марах не стал останавливаться, не стал и спрашивать - сам управится.
...как видно - не управился. К горлу волнами подходила глухая, холодная ярость, Марах шёл всё так же широко, но уже не видя перед собой ни железяк, тут и там торчавших из земли, ни ядовитых озёр, ни голодных глаз, следящих за ним из камышей. Здесь, в русле, полноводный Горхон разваливался, подобно клубку змей: широкое русло ветвилось и расходилось, раздавалось в стороны и в ширь, образовывая необъятный лабиринт островков, топей, ручейков и глубоких вод, стен камышей и прочих водных зарослей. Кто знает, какие твари здесь обитают, во всяком случае, Марах не встретил ни одного разумного. Впрочем, кто захочет показываться огромному белоснежному быку, без глаз, с изъеденными язвами ногами и кровоточащими полосами на шкуре?
Жеребец, исследовав широченное устье вдоль и поперёк, выбрался на сушу и неторопко пошёл выше по течению, туда, где некогда лежали груды хлама и отходов. Гнев уже спал, и конь, обессилев, остановился на каком-то "языке", нависающем над провалом. Будь Марах зряч, увидел бы многое, но слепец и не старался. просто стоял и думал. и жалел о том, что не нашёл жеребёнка: если он, взрослый жеребец, инфернал, выбрался отсюда изрядно потрёпанным, что будет с глупым малышом? съедят ли его? или сам упадёт в такой вот глубокий провал, где гуляет эхо и откуда доносятся запахи прелости и сырости.

Сзади послышался лёгкий перестук копыт. Подобный звук был Мараху знаком: так бывает, когда длинноногий жеребёнок изо всех сил бежит по иссечённой рытвинами и камнями земле. Вот сбился с ритма, но тут же прибавил темп, ойкнул, и жеребец услышал сбивчивое, срывающееся на сип дыхание. Он развернулся всем телом и задрал верхнюю губу - нюхал воздух. Запахи тут же навалились скопом, и будь у Мараха глаза, он бы их прикрыл в блаженстве - глаза не в состоянии охватить всё то великолепие, что принадлежит царству запахов. Жеребец даже выпал из реальности на какое-то время, а очнулся лишь тогда, когда юное создание толкнуло его в бок, силясь протиснуться между могучим конём и краем козырька.
Как уже было сказано выше, Марах стоял на козырьке из металлических листов и остатков железобетона, а под этой хлипкой опорой чернел провал. Что там могло прятаться, какие тайны и загадки - жеребец знать не желал, и уж ещё меньше ему хотелось, чтобы об этом узнала кобылка. А в том, что это была кобылка,и при том та самая, которую он искал, сомнений не возникало: именно этот аромат преследовал жеребца всю дорогу; аромат настолько неуловимый и слабый, что Марах едва не отчаялся, потеряв его в сумятице кислотно-щелочного запаха отходов.
Жеребёнок забился за Мараха, и он ощутил лихорадочный жар разогретого в надрывном беге тела. сколько ей так пришлось скакать, убегая от смерти и насмерть загоняя себя саму? Может, день, а может и час. Не спрашивать же прям сейчас.
Но кобылка принесла с собой и чужой отпечаток: мощный запах пота, крови и чего-то страшного ударил в ноздри, и Марах с храпом отшатнулся, едва не сбив и без того пошатывающегося жеребёнка. Испугался, как какое-так мясо, которое не в состоянии бежать или защититься! Жеребец сделал шаг вперёд и, вслушиваясь в голос незнакомки, угрожающе задрал хвост. Ещё бы ночь поскорее наступила, а то вон последний солнечный луч завис над горизонтом.
- Твой ужин - мертвечина и падаль, - ответил Марах, чеканя слова. - Мой тебе совет: уходи откуда пришла и забейся в самую глубокую нору.
Он пока не нападал - выжидал момент. На своём опыте он знал, что такие вот самоуверенные хищники на поверку оказываются беззащитными падальщиками и утекают, едва им покажешь силу и храбрость. Впрочем, она могла стоять так до бесконечности, насмехаясь и шипя, и Марах не посмел бы сунуться под её клыки: свалит ещё в яму и его, и жеребёнка, и лежи в кислоте, с переломанными костями. Конь не отступится, не станет ощущать, как умирает от голода и страха малыш.

Монохромный друг...
Себя Марах запомнил белоснежным, белее самых изысканных и галантных жеребцов, а каким после тех проклятых ожогов стал - не задумывался. Не до того было. когда разум одолевают мысли о дальнейшей жизни, о предательстве и двуличности как-то не до внешнего вида и не до красоты в частности. Единственное, в чём жеребец был был уверен, так это в том, что его рог всё так же появляется ночью и становится просто отростком кости. Отростком острым, длинны и, по сути, бесполезным, ведь Мараха хищники стараются обходить стороной, а Дарки не задирают, потому что ничего не знают о таком чуде. Не знали до поры до времени, поскольку только сейчас жеребец осознал, с кем ему довелось встретиться.
- Кровь, как я понимаю, твоя собственная? - уклончиво спросил Марах, оттягивая время. - Попрошу конкретизировать, а то получается, что вы, мадамочки, пьёте свою же кровь.
Глубокий, вкрадчивый голос переплетался с леденящим душу шипением, и Мараху одновременно хотелось и бежать без оглядки и вечно вслушиваться в этого голос, до тех пор, пока его обладатель не оскалит зубы и не сожрёт жеребца со всеми копытами. Да ещё, наверняка, у жеребёнка морда вытянулась либо от страха либо от того же чувства, что овладело Марахом.
- Ваша слава бежит впереди вас, - понизил тон Прауд, едва усмехаясь; вот так, прыгая с яда на лесть, он надеялся выиграть время. - Убегает от вас же, боится больно. Как и те жеребята, которых ты... вы убивали. Говорят, их находили пустыми, оставались лишь оболочки да кучка высохших органов.
Он всхрапнул и беспокойно переступил с ноги на ногу. В голове пока оформлялся план. План дерзкий и эгоистичный, но если жеребец не предпримет хоть что-то, то его закопают в яме, а малыш пойдёт на закуску.. хотя, что там сказала эта двухголовая кобыла? Она кровь пьёт? Марах поёжился и, чтобы прогнать усиливающийся гнёт страха, задрал хвост и загарцевал на месте. Так он выглядел и внушительнее, и.. ну да ладно, а сейчас пора исполнять план.
Ночью рог становится бесполезной костяшкой, но она отнюдь не бесполезна против материальных созданий. Особенно когда Марах приходил в ярость, и мёртвые глаза под розовой кожей словно бы оживали, давили изнутри, и эти фантомные ощущения злили жеребца ещё больше. Были глаза - и не стало их, была невинная жизнь, для кого-то бывшая смыслом существования- и унесли её острые когти, разорвали, выпили кровь...
- А я же лекарь, знаешь, - продолжал он, высоко задирая голову и закатывая верхнюю губу - нюхал воздух. - Нет, не знаешь. Откуда тебе, чёрной твари, знать хоть что-то о милосердии и спасении.
Позади билось крошечное сердечко. Когда оно остановиться, то на его месте образуется ледяная дыра, а душа из золотых просторов превратится в пустыню, полную пепла и теней. Но перед тем, как это произойдёт, Марах ощутит вспышку последней боли.
- И уж тем более, - продолжал единорог, оттягивая уголки губ и обнажая тупые резцы. - И уж тем более о боли.
Он прыгнул. Длинно, протяжно - сказывалось блестящее прошлое конкурного коня. Да и прыгнул он так, как иным животным и не снилось: выгнув шею. прижав ганаш чуть ли не к груди, подобравшись - и всё ради того, чтобы нацелить рог точно в поганое сердце двухголовой химеры.

...он промахнулся.
Не мудрено - сколько нужно прыти и храбрости, чтобы увернуться от удара слепца? Ровно столько, сколько могло бы быть у животного с картинки, которую Марах видел много-много лет назад: там был изображён толстый неповоротливый зверь, тупорылый, почти по самые уши ушедший в коричневатую воду. Такой бы тоже увернулся, жеребец не сомневался в этом. удивило его единственное: реакция Дарка на простые, в общем-то, слова.
...я была обычной лошадью, даже не подозревая о таком слове, как... Боль...
- Боль?! - рявкнул он, раздувая ноздри. - Все мы прошли через это, змеища! Не тебе судить!
Жеребец приземлился, и едва его передние копыта коснулись травы, как он бросил тело вбок, отлягивая задними ногами. Главное, чтобы его не достала эта самая двухголовая химера, а то, судя по шипению. хватает она намертво и глубоко. Остановился, согнул шею так, чтобы рог смотрел точно на неспокойного Дарка. Плоховатая защита, что говорить, а уж вкупе со слепотой и мягкостью характере Мараху ничего не светит в этой схватке. За спиной тоненько взвизгнул жеребёнок, оставшись практически один на один с убийцей, а единорог ничего уже не мог поделать. Прыгни он обратно, на козырёк - и его наверняка перехватят зубы Дарка, останься здесь, жалея о том, что кобылка, скорее всего, не выйдет отсюда живой, ещё более глупо. Оставался только страх; страх с его стороны, когда хочется всё бросить и бежать или страх, пожирающий кобылицу - пусть знает, каково это, со стражами покоя тягаться.
А светить что-то может только зрячим!
- Твоя добыча ушла от тебя, змея! - понизив голос и вроде бы успокоившись произнёс он. - Ты сама упустила её. Поиграть вздумала, да? Смотри, как бы взрослые тебя за такую игру не отодрали по твоей холке.
Марах встал. Опустил хвост, чтобы не держать в напряжении лишние мышцы, согнул шею, как если бы его скрутил всадник. Рог в темноте не блестел, это Марах помнил ещё с тех пор, когда был зрячим, но кто знает, что именно представляет из себя противник. Если кровопийца - то каюк, эти и в кромешной тьме видят биение сердца, а если нет сердца, то различают малейшее движение. Марах не мог ничем вышеперечисленным похвастаться. У него была только прыгучесть да ловкость в кратковременном полёте, да ещё, пожалуй, аргументы против того, что так завело кобылицу. А именно - боль. Стоит ему коснуться рогом её поганой шкуры да сосредоточиться хорошенько, как вся боль всех умерших в его присутствии; боль тех, кто умер во время перерождения в ночь Коллапса, её собственная боль - всё это обрушится на Дарка подобно лавине. Жеребец-то сам не всегда мог сдержать себя, когда лечил болящего, и то тогда была, зачастую, нелепая, жаркая боль, а не острая, режущая, рвущая...
Как та, которую он ощущал в ногах - от ядовитых испарений, от кислотных ванн. А ещё никак не сходила глухая ярость. Того и гляди, сейчас Марах плюнет на всё и кинется на Дарка, вцепится ему пеньками зубов в шею и повиснет так, умерший от многочисленных ран. Но нет, он этого не сделал. внезапно расслабился, неестественно поднял голову - зрячему так ни к чему, да и слепому неприятно, мышцы болят потом. И молчал. Думал о жеребёнке. Собственно, он думал о малютке всё это время, но по-настоящему задумался только теперь: как с ней быть? Пусть убегает? ждёт его? Ага, убежит она, как же. Тут на каждом шагу акие твари попадаются, ямы такой глубины, что...

Отредактировано Марах (Четверг, 9 июня, 2011г. 23:15)

А она и вправду была змеёй. Гибкая, ловкая, шипящая, как прохудившаяся шина, она сделала стремительный бросок, которому позавидовала бы и кобра. Марах не стал отпрыгивать, визжать или беспомощно молодить воздух копытами. Он сделал проще и одновременно сложнее. Когда оскаленные пасти мелькнули перед самым его носом, жеребец вскинулся на дыбы и сделал шаг назад, развернув корпус в профиль относительно Дарка. Получилось так, что обе пасти клацнулм вхолостую.
Из одной глотки вырывалось шипение, из другой - рёв, достойный царя зверей. Поди, таких звуков пугались все, от мала до велика, и весной старались прятать своих чад поглубже в горы. Упоминала же эта кобыла о своём ритуале, об открытии охотничьего сезона? Упоминала, но Мараху не верилось, чтобы это создание глушило в себе жажду крови в другие времена года. Наверняка именно такой какофонией звуков она выгоняла из убежищ и жеребят, и стригунов, и самоуверенных юнцов, и пила их кровь до тех пор, пока не останется задубевшая шкура. И наверняка она не раз слышала визг и крики обезумевших от горя матерей и суровые голоса жеребцов. Так же он был уверен, что она знала и его голос - низкий протяжный рёв, так похожий на рёв рушащейся скалы. Или на рёв матёрого секача, это уж у кого на что фантазии хватит.
Марах хотел крикнуть, предостеречь жеребёнка, чтобы он не убегал далеко, а если он, единорог, проиграет, то пусть бежал бы малыш к устью Горхона, а там - вплавь через реку, точно на родные земли. Но не смог, потому что губы от усилия растянулись, как у мучимого жаждой пса, а голова была занята совершенно другим: как бы не достал этот треклятый десмод своими клыками, а то отравит ещё. впрочем, он не только не смог предупредить, но даже не успел: жеребёнок, поскальзываясь и запинаясь, скрылся где-то в зарослях травостоя.
Пропадёт, - грустно подумал Марах, опуская передние ноги. - Пропадёт детёныш. Что я авгуру скажу?
Он с силой опустился на землю. В голове звенело, мысли путались. После столь ожидаемого, но неожиданно-дилетантского удара кобыла в голову Тятьки закрались сомнения. Она, злой зверь, убийца - и промахнулась? да мудрено ли не вцепиться в глотку сразу двумя головами, имея реакцию змеи и пластику дикой кошки? Что-то было нечисто, очень и очень нечисто. Тем более, что жеребёнок убежал, а гналась эта бестия именно за ним.
Значит...
Мысль появилась сразу, яркая, чёткая. Марах, ещё не утвердившись на земле, подобрался весь и сделал умопомрачительный прыжок вперёд, как тот, которым он пытался достать химеру в первый раз. Расчёт был на то, что жеребец не долетит, да он и не должен был, но Марах планировал сойтись с бестией грудь на грудь.